Вельяминовы – Дорога на восток. Книга первая - Нелли Шульман

— Подумаю, — та быстро обняла Марью: "Все, жди своего англичанина, скоро увидитесь".

Питер отер шелковым платком лоб: "Что теперь говорит наш добрый друг, — он чуть поклонился, — господин Махди?"

В лавке было душно, пахло шерстью и немного — красками. Снаружи гомонил базар, и Питер подумал: "Все равно, хоть и в тени эти ворота Лахор, а жарко".

Виллем отпил шербета: "Господин Махди клянется, что не может сделать скидку больше, другие торговцы его не поймут".

— Так пусть господин Махди…, - начал Питер, но тут мальчишка в тюрбане всунулся в лавку и сказал по-французски: "Вот вы где. Вам записка, месье".

Фарзана положила в руку Питеру клочок бумаги, и скрылась за коврами, что загораживали проход на улицу. "Покраснел-то как, — усмехнулся Виллем, глядя на кузена. Питер осторожно опустил письмо в карман халата. Поднимаясь, посмотрев на разочарованное лицо торговца, он вдруг рассмеялся: "Виллем, скажи господину Махди, что я беру не десять ковров, а двадцать, и черт с ней, со скидкой!"

Когда они вышли из лавки, Питер остановился: "Ее зовут Мария, она написала мне по-немецки и она согласна со мной встретиться. Виллем, — он поднял глаза, — я самый счастливый человек на свете. Нет, — Питер помотал каштановой головой, — самым счастливым я буду, когда мы с Марией повенчаемся, и все втроем сядем на корабль в Бомбее".

— Светишься весь, — ласково сказал Виллем, когда они шли к резиденции. "А зачем тебе столько ковров?"

Питер приостановился, пропуская телегу с овощами, и загадочно ответил: "Пригодятся".

На серебряных подносах валялись кости, куски лепешек и объедки овощей. Слуги только начали разносить сладости и шербет. Вальтер, незаметно наклонившись к уху Питера, прошептал: "Вот сейчас. Виллем его будет занимать рассказами о Европе, а мы с тобой ненадолго отлучимся. Фарзана ее приведет".

Питер дождался, пока Шах Алам отвернется, — Великий Могол сидел на возвышении, устланном коврами, перед отдельным столиком, — и быстро выскользнул из павильона в жаркую, безветренную ночь. Он поднял голову — небо было усеяно крупными, яркими звездами, и, выдохнул: "Господи, спасибо, спасибо тебе".

— Никогда еще такого не было, — подумал Питер, идя вслед за Вальтером по темному, безлюдному саду. Кончики пальцев у него похолодели. Питер почувствовал, как бьется у него сердце — беспорядочно, шумно. Дыхание перехватило. Он, увидев, как Вальтер отступил в сторону, — оказался перед кустами. Сильно, дурманя голову, пахло жасмином. До него донеслось какое-то шуршание, и женский, сладкий шепот: "Герр Питер, это я, Мария".

— Я сейчас умру, — подумал мужчина, и опустился на колени. "Мария, — выдохнул он — Господи, я не верю…". Он нашел губами мягкую руку. Не в силах оторваться от нее, прижимая ее к щеке, он услышал: "Мне надо вам сказать…"

— Не надо, — Питер поднял глаза. Ее лицо было открыто, в синих глазах сверкало отражение звезд. "Ничего не надо говорить, любовь моя, — попросил он, поднеся ее руки к лицу, наслаждаясь их прохладой. "Я вас люблю, и так будет всегда, — он помолчал, и, сглотнув, продолжил: "Я хочу увезти вас двоих отсюда, милая моя. В Лондон, — добавил он, и, поднимаясь, стоя совсем близко к ней, понял: "Если она меня поцелует, я же сознание потеряю, я и так — еле дышу".

Питер почувствовал прикосновение ее губ к щеке — легкое, мимолетное, — и едва устоял на ногах. "Мария, — спросил он серьезно, — вы поедете со мной? Вы и господин Мунир? — он улыбнулся.

— Его Михаил зовут, как отца моего и брата, — едва слышно сказала женщина. "Я же русская, герр Питер, наполовину".

— Питер, — попросил он. "Пожалуйста, любовь моя".

— Да, Питер, — повторила она, чуть разомкнув розовые губы. "Как сладко, — подумал мужчина, едва дыша, осторожно прикасаясь к ним, медленно, очень медленно привлекая ее к себе. "Как сердце у него бьется, — подумал Марья. "И у меня так же. Мы так с Федей стояли, на Исети, после купальской ночи, на рассвете уже. Он тоже — на колени передо мной опустился, и сказал, что не может жить без меня".

— Я не могу жить без тебя, — Питер поцеловал ее волосы, серебрящиеся в лунном свете. "Не умею просто. Без тебя и маленького. Но мы теперь вместе, навсегда, и все будет хорошо. Теперь послушай, — он стал быстро шептать ей на ухо.

— Я поняла, все поняла, — Марья кивнула. Оглянувшись, она набросила на голову чадру. "Фарзана тебе все передаст, что нужно, — Питер взял ее руку и поцеловал белеющее во тьме запястье. "Господи, да что это, — подумала женщина, — я же упаду сейчас".

— Иди сюда, — Питер обнял ее, — всю. Удерживая ее в своих руках, он добавил: "Я завтра уеду, и буду ждать вас за городом, так безопаснее. Виллем, мой кузен, останется тут, и все сделает. Послезавтра мы встретимся — он улыбнулся и почувствовал рядом ее улыбку, — и больше никогда не расстанемся, моя Мария, радость моя".

Они услышали какой-то шорох. Питер еще успел шепнуть ей: "Поцелуй за меня маленького". Женщина исчезла в кустах. Он все стоял, вдыхая запах жасмина. "Пора, — сказал ему сзади Вальтер, и Питер, ощущая прикосновение его руки, — с сожалением пошел за ним к личным покоям шаха.

Он устроился на своем месте, и, поймал взгляд Виллема: "У меня, наверное, щеки горят. Да тут жарко, и накурено — не заметят".

— Ваше величество, — Питер поднялся, — в знак нашей дружбы и взаимной приязни я хочу преподнести вам еще один подарок.

В зале стоял сладковатый аромат чараса. Шах выдохнул дым. Посмотрев на Питера темными, затуманенными глазами, он медленно спросил: "Что за подарок?"

— Хорошо, что тут не пьют, — вдруг, озорно, подумал мужчина. "Что этот чарас, что опиум — от них так голова туманится, что и не вспомнишь ничего потом. А пьяный проспится, — и может вспомнить. Надо, кстати, Виллему сказать, чтобы погрузил на "Гордость Лондона" пару десятков тюков гашиша. В Лондоне за него дерутся, я любую цену могу назначать".

— Я купил несколько десятков прекрасных ковров, — громко сказал Питер, — персидских, бухарских, афганских, и был бы счастлив, если ваше величество…

— Везите, конечно, — лениво махнул рукой шах. Затянувшись кальяном, щелкнув пальцами, он велел: "Вальтер, присмотри".

Питер едва заметно улыбнулся. Потянувшись за халвой, он рассмеялся про себя: "Нет, я уж лучше сладкого поем".

Когда они уже миновали пустой, ночной рынок у ворот Лахор, Питер повернулся к Виллему: "Все хорошо. Ты не обижаешься, что я тебя тут одного оставляю?"

Мужчина покачал головой: "Ну что ты, я же понимаю. За товары не беспокойся — все будет погружено на "Гордость Лондона". Луиза присмотрит за вами в Бомбее, садитесь на первый корабль до Кейпа и отплывайте. Вадия, на верфях, знает — какие у нас тут самые быстроходные".